Сцена погрома
Разобраться в этой пестрой картине действительно нелегко.
Но все же видно, как понемногу доминирующая роль достается княжескому плану.
И первый и второй планы после многих усилий и опытов оказались неосуществимыми; третий стал в конце концов действительностью.
Отсюда, из победы третьего плана, вытекают две кардинальные особенности Тридцатилетней войны.
Во-первых, она, будучи по существу всеевропейской войной, превратилась как бы во внутреннюю германскую войну военные силы обеих европейских коалиций всасывались внутрь Германии волею немецких князей и уже там вели борьбу между собой.
Во-вторых, она приобрела тот специфический стиль не только войны, но одновременно и чудовищной карательной экспедиции, жестокой расправы с мирным населением, физического и психического террора, который так ошеломил сознание современников.
Здесь, в связи с внутренними проблемами Германии, для нас представляет главный интерес эта вторая особенность Тридцатилетней войны.
Поэтому, хотя бы хронологически и забегая вперед, мы остановимся на ней несколько подробнее.
В первой книге Симплициссимуса Гриммельсгаузена есть знаменитая четвертая глава.
На глазах мальчика разыгрывается сцена погрома дома его отца вторгшимися солдатам инкроатами и расправы с захваченными крестьянами.
Этот рассказ, ведущийся в обычной чудаковатой манере, по праву цитируется постоянно в учебниках и хрестоматиях, ибо он дает запечатленный во всей конкретности единичный пример того, что составляло массовое явление, будни Тридцатилетней войны.
Вот его наиболее характерная часть: Первое, что учинили и предприняли те всадники... было то, что они поставили там лошадей; после чего всяк приступил к особливым трудам, кои все означали сущую погибель и разорение.
Ибо в то время как некоторые из них принялись бить скотину, варить и жарить, так что казалось, будто готовится здесь веселая пирушка, другие свирепствовали во всем доме и перешарили его сверху донизу, так что не пощадили даже укромный покой, как если бы там было сокрыто само золотое руно Колхиды.
