Польский престол

Но одновременно перед московским правительством раскрывали вторую возможность получение Густавом-Адольфом Польши не по дружбе, а насилу, если Москва согласится на военное выступление.

В этом случае Густав-Адольф помог бы разгрому Речи Посполитой нанесением одновременно удара из Германии и уступил бы Московскому государству восточную часть Речи Посполитой ш. Насколько страшилось московское правительство первой возможности, настолько охотно оно шло навстречу второй.

Этот внешнеполитический курс отнюдь не был навязан ему Швецией.

Напротив, по письмам Русселя нетрудно убедиться, что он, в сущности, лишь вложил в руки Густава-Адольфа то оружие, которое получил в Москве из рук Филарета Никитича.

Он даже не сразу полностью раскрыл перед Густавом-Адольфом весь замысел.

В письме, посланном с Вассерманом в июле 1631 г., Руссель пишет Филарету Никитичу, что собирается вскоре снова уехать к Густаву-Адольфу, чтоб ему, королевскому в-ву, внятнее объяснить то дело, о чем я с вашим государским величеством говаривал ш.

Оказывается, что русско-шведский военный союз против Речи Посполитой это всего лишь программа-минимум, намеченная в Москве, которая может быть проведена в жизнь даже и в том случае, если не осуществится некая программа-максимумвышнее дело 1н.

Таким образом, согласие Москвы на предложения Густава-Адольфа отнюдь не было вынужденным.

Борьба шла лишь из-за срока выступления Москвы ив этом вопросе ничто не могло ее поколебать, поскольку она твердо хотела дождаться совместного выступления с Турцией.

Вынужденными были скорее, как это ни странно, претензии Густава-Адольфа на польскую корону.

У него не было другого средства вызвать русско-польскую войну, как принять целиком план Русселя.

Раз Густав-Адольф нуждался, чтоб Польша была скована войной с Россией, волей-неволей пришлось, как мы убедились, и публично объявить о своем желании быть избранным сеймом на королевство, и тайно согласиться на завоевание нольской короны с помощью России.

Занять польский престол надо было также и для того, чтоб он не достался после победы московскому царю: это был бы слишком опасный тыл. Так-то приобретение польской короны, которой Густав-Адольф вовсе и не желал, оказывалось вынужденным условием торжества над германским императором, к чему он страстно стремился.